Белые начинают…. Страница 1

Александр Абрамов

Белые начинают…

Рассказ

1. «ДАЧНОЕ» ДЕЛО

Подымаясь по лестнице, майор Жемчужный чуть не столкнулся с девушкой в сером легком костюме. Она стремительно пронеслась — другого глагола и не подберешь! — вниз, прикрывая носовым платком явно заплаканные глаза. «Сколько своего горя несут сюда люди», — подумал майор, но раздумья его тотчас же были прерваны: окликнула секретарша отдела. Жемчужного требовал к себе начальник отдела угрозыска полковник милиции Кершин. Он критически оглядел майора и усмехнулся:

— Толстеешь…

— Старею… — в тон ему ответил Жемчужный. — Возраст, товарищ полковник.

— Есть шанс похудеть. «Дачное» дело знаешь?

— Кутыринское? Немного знаю.

— Придется познакомиться вплотную.

Жемчужный удивился, «Дачным» делом здесь называли дело о недавнем убийстве профессора Заболотского, которое вел один из старейших и очень опытных работников уголовного розыска, подполковник Кутырин.

— Ничего не понимаю, — сказал Жемчужный, — а Кутырин?

— У него инфаркт, — вздохнул Кершин. — Вчера в больницу увезли.

Жемчужный задумался. Жаль Кутырина. Поправится, уйдет на пенсию, а вместе с ним уйдет в прошлое еще одна живая страница истории милиции города. Без Кутырина даже трудно себе представить уголовный розыск.

— А кто еще работал по этому делу? — после некоторого раздумья спросил Жемчужный.

— От нас — капитан Парамонов и старший лейтенант Рыжов, — отвечал полковник. — А ведет следствие старший следователь прокуратуры Михайлов. Ты с ним работал?

— Было дело…

«Михайлов — опытнейший работник прокуратуры, да и Кутырин тоже, как говорится, краса и гордость угрозыска, — подумал Жемчужный. — Неужели они запутались?..»

— Поговори с Михайловым, ознакомься с материалами и доложи свои соображения.

…И разговор с Михайловым, и тщательное ознакомление с делом только подтвердили опасения Жемчужного: в процессе расследования пока ничего не прояснилось.

Обстоятельства убийства профессора Заболотского, одного из крупнейших знатоков славянской филологии, были действительно загадочны. Труп его нашли воскресным утром на даче, в большой комнате, служившей ученому и кабинетом и столовой.

Дверь комнаты была заперта изнутри. Окно в сад открыто настежь. Самодельная финка, искусно выточенная из напильника, торчала между лопаток. По заключению медицинской экспертизы, смерть последовала вскоре после полуночи от кровоизлияния в области сердца.

Убитый лежал ничком на ковре возле шахматного столика. Два легких соломенных кресла, подвинутые к столику, несколько черных и белых фигурок на доске, кучка таких же фигурок на краю стола — все говорило о том, что шахматная партия была не закончена или прервана.

Посреди комнаты на обеденном столе громоздились неубранные тарелки, рюмки, бокалы, бутылки из-под вина — следы ужина, сервированного на несколько человек. Повсюду — окурки и пепел: в комнате курили сигареты, папиросы и даже трубку. Она лежала с краю на шахматном столике, должно быть, ее курил сам хозяин. На зеленом сукне письменного стола обнаружили крохотные пятна крови: вероятно, кто-то из гостей профессора порезался о лезвие безопасной бритвы, торчавшее из-под толстого стекла на столе. А под столом найдена светло-серая пиджачная пуговица.

В замочной скважине распахнутого сейфа торчала связка ключей, а на полке внутри лежали аккуратные стопки исписанных тетрадей. Профессор работал над книгой по истории древнеславянских языков и хранил черновики в сейфе. Из денег в сейфе нашли только одну двадцатипятирублевку, прикрытую упавшей тетрадью. А между тем накануне профессор получил в издательстве гонорар за монографию — около трех тысяч в банковских пачках. За ужином Заболотский и рассказал о гонораре, и о сумме упомянул. Сейф у него, по словам свидетелей, был в это время раскрыт. Кто-то из гостей сделал профессору замечание: мол, так крупные суммы не хранят. Профессор, как говорят, отмахнулся — кому, дескать, грабить? — сейфа не закрыл, а между тем все деньги исчезли. Значит, было кому…

Под окном с трудом удалось обнаружить чьи-то следы, размытые дождем.

Кто же был в гостях?

Жемчужный взял листок бумаги, на котором рукой Кутырина были написаны несколько имен и фамилий.

Валя.

Маслов.

Вера Тимофеевна — жена Маслова.

Полковник Хмара.

Сизов.

Фамилии Сизова, Хмары и Маслова подчеркнуты красным карандашом — это соседи по дачному поселку. Валя приходилась профессору дальней родственницей, последнее время жила у него в мезонине. У отставного полковника Хмары и у доктора Маслова были собственные дачи, а лаборант Сизов снимал в поселке комнату с верандой.

Гости разошлись около одиннадцати. Профессор спросил, не хочет ли кто-нибудь сыграть с ним партию в шахматы. Желающих не нашлось. Маслова увела домой жена. Хмара беспокоился о дочери, уехавшей «на ночь глядя» в город к подруге. А Сизов вообще казался чем-то раздраженным. Профессор даже спросил его, не случилось ли что… «Голова почему-то разболелась, — ответил Сизов. — Пройдусь немного. Буду возвращаться — может, зайду…»

Обещал зайти и Хмара, «если Ленка уже дома». Валя, проводив Масловых, пошла к себе в мезонин и легла спать. К профессору она больше не заходила, хотя в его комнате горел свет и слышались чьи-то голоса.

А утром Заболотского нашли мертвым.

2. РОДСТВЕННИКИ И ГОСТИ

Ясным на первый взгляд казалось только одно: мотив преступления. Исчезнувшие деньги — это достаточно убедительно. Но убедительно ли? Убийство из-за трех тысяч?.. Михайлов сказал:

— Слишком невелика сумма, чтобы из-за нее убивать. Кутырин, кстати, тоже сомневался… Подумай, майор, подумай…

Жемчужный еще раз перечитал дело. Вот показания дочери Заболотского, Марии Львовны, сотрудницы одного из научно-исследовательских институтов. Она, хотя и жила отдельно от отца, иногда приезжала к нему на дачу. Отношения между ними уже давно были натянутыми. А за последнее время они еще более ухудшились.

Несколько раз прослушивал майор магнитофонную запись допроса.

«— Значит, отец жил один?

— Один. Я не могла ужиться с его второй женой. А когда они разошлись, я все равно не хотела простить отцу: ведь после смерти матери он обещал мне никогда не жениться…

— А давно он разошелся со второй женой?

— Еще во время войны, в эвакуации. Мы жили тогда в Ашхабаде.

— Где же она сейчас?

— Там же, вместе со своим сыном от первого брака. Работает артисткой городского театра. Сыну, наверное, уже более сорока.

— А как сложились ее отношения с вашим отцом после развода?

— Никак. Разошлись — и все. Недолго прожили. По-моему, даже не переписывались. Только Виктор один раз и навестил его за последние лет десять…

— Подружились?

— Наоборот: расстались как чужие.

— А что вы можете сказать о Вале?

— Валя — это дочка троюродной сестры моего отца, студентка. Учится в юридическом институте. Ну, а с кем встречается и где бывает — право, не знаю…»

Жемчужный снова и снова включал магнитофон. «С чего начинать? — думал он. — С кого? С гостей или родственников? Прежде всего необходимо установить всех, кто мог знать о хранящихся в сейфе деньгах. О них могли знать не только присутствующие на вечере».

И все-таки начинать пришлось с участников ужина.

Жемчужный взял чистый лист бумаги и крупно написал: «Черенцова Валя, двадцать два года…» Интересно, как она вела себя на допросах? Была искренней или играла? Трудно иногда судить об этом по протоколам: нет подтекста, нет ощущения живого человеческого слова, смысл которого порой зависит от того, как оно произнесено.